Энн Тайлер, старшая из четырех детей, родилась в Миннеаполисе, штат Миннесота, выросла в Рейли, штат Северная Каролина. В университете Дьюка специализировалась в области русского языка, истории и литературы, удостоилась премии Энн Флекснер за творческие успехи, стала членом братства «Фибета-каппа» и получила степень бакалавра искусств. Свои русские занятия она продолжила в Колумбийском университете, затем в течение года работала как библиограф в библиотеке университета Дьюка, два года была сотрудником Макгильского университета в Монреале. В 1963 году она вышла замуж за детского психолога и романиста иранца Таги Мохаммеда Модаресси (умер в 1997). Они переехали в Балтимор, ставший местом действия многих романов Тайлер. У нее две дочери. Тэз Модаресси — художница и Митра Модаресси — детская писательница и иллюстратор.
Энн Тайлер — автор 20 романов. За роман «Уроки дыхания» (1988) она была удостоена Пулитцеровской премии и еще дважды была финалистом Пулитцера. Ее последний роман «Катушка синих ниток» вошел в короткий список премии «Букер» 2015 года.
По идее, раз Эбби не стало, Реда можно было оставить одного. Он со всем справлялся самостоятельно и наутро после похорон уже пошел на работу К обеду, однако, он вернулся, незаметно проскользнул на второй этаж в свою комнату и лег в кровать. И если бы Нора не зашла туда со стопкой выглаженного белья, неизвестно, сколько он пролежал бы, хватаясь за грудь и сморщив лоб не то от боли, не то от страха. Он уверял, что все ерунда, обычное переутомление, но не стал возражать, когда Нора попросила Денни отвезти его в больницу.
Это и впрямь оказалась ерунда — несварение, постановили врачи шесть часов спустя и отправили пациента восвояси в сопровождении всех его четырех детей: остальные трое примчались в больницу сразу после звонка Норы. Но, ерунда не ерунда, дочери Реда призадумались.
До сих пор они сходились во мнении, что у них еще будет время обустроить жизнь папы. Пусть сначала обстановка нормализуется, говорили друг другу Аманда и Джинни. Однако всю ту неделю бывали на Боутон-роуд едва ли не чаще, чем у себя дома, причем, как правило, без мужей и детей, словно демонстрируя, что заехали по делу Джинни — за мамиными кулинарными рецептами, Аманда — с картонными коробками под одежду Эбби. Но, оказавшись в доме, они уходить не спешили и все пытались завести откровенный разговор.
— Ты же знаешь, на Денни нельзя толком рассчитывать, — говорила Аманда Норе. — Сперва наобещает с три короба, а потом возьмет да и смоется. Удивляюсь, что он столько-то продержался.
Тут на кухне появился Денни, и Аманда осеклась. Он слышал? Денни поставил чашку в раковину и вышел, а Нора все молчала. Наклонив противень, она стрясала печенье с пергаментного листа, вид у нее был любезный и безучастный — словно Аманда лишь сотрясала воздух ради того, чтобы насладиться звучанием собственного голоса.
А Стем! Он стал такой тихий — видимо, от горя.
— Я думаю, в глубине души, — заговорила с ним как-то Джинни, — папа всегда был уверен, что вы с Норой останетесь здесь. Ну, в смысле, унаследуете дом.
Она виновато глянула на Денни, который сидел на диване рядом со Стемом и переключал каналы телевизора, но тот лишь покривил ртом. Даже он понимал, что Ред все свои надежды возлагает на Стема. Что же до самого Реда, то он будто не слышал Джинни. Застыл, прилипнув глазами к экрану, хотя ничего интересного не показывали — только реклама, реклама и еще реклама.
После воскресного ланча Ред отправился наверх подремать, а Аманда сказала остальным:
— В принципе, папе не требуется уход, это ясно. Но все же по утрам надо бы проверять, что с ним все в порядке.
— Для этого достаточно позвонить, — ответил Стем.
Аманда и Джинни обменялись недоуменными взглядами. Такого замечания они ожидали бы от Денни, но никак не от Стема.
Стем на них не смотрел, он наблюдал, как дети на ковре играют в настольную игру.
— Да ладно, папа рано или поздно с кем-нибудь познакомится, — лениво обронил Денни.
— Денни, ты что?! — воскликнула Джинни.
— Что?
— Да, он, конечно, может, — примирительно проговорила Аманда, — и какой-то частью сознания я хочу, чтобы так и было. Пусть найдет себе милую заботливую женщину. Но другая часть кричит: «А что, если эта женщина нам не понравится? Что, если она поднимает воротнички на своих блузках или еще что-нибудь в этом духе?»
— Папе никогда не понравится женщина, разгуливающая с поднятым воротничком! — возмутилась Джинни.
Тут с лестницы послышались шаги Реда и все замолчали.
Позже к вечеру, когда девочки собирали свои семейства и прощались у двери, Ред спросил Аманду, нужно ли сообщить адвокату о смерти Эбби.
— Господи, разумеется! Что же ты этого еще не сделал? — удивилась Аманда. — И кто ваш адвокат?
Ред ответил:
— Понятия не имею. Мы составляли завещание сто лет назад. И вообще такими вещами занималась ваша мама.
Стем издал неожиданный резкий смешок. Все обернулись к нему.
— Это как в том старом анекдоте, — сказал он. — Муж говорит: «Моя жена принимает решения по всякой ерунде — например, на какую работу мне пойти и какой дом нам купить, а я занимаюсь серьезными делами — например, принимать ли Китай в ООН».
— Чего? — не понял Хью, муж Джинни.
— Женщины правят миром, — объяснил ему Стем — В этом уж будь уверен.
— А разве Китай уже не в ООН?
Но тут вмешалась Нора:
— Не беспокойтесь, папа Уитшенк, я узнаю, кто ваш адвокат.
Сгладила неловкий момент.
В понедельник, когда Ред уехал в офис, Аманда привезла еще коробки. Можно было подумать, что она сама не работает. Впрочем, судя по деловому костюму, заехала она по дороге в контору.
— Нора, признайся, — Аманда поставила коробки в углу столовой, — ты можешь себе представить, что вы со Стемом останетесь здесь навсегда?
— Ты же знаешь, мы никогда не оставим папу Уитшенка, если ему действительно будет нужна помощь.
— Так ты считаешь, ему нужна помощь?
— Об этом надо спросить Дугласа.
У Аманды опустились плечи, она молча развернулась и вышла.
В холле она встретилась с Денни, который спускался по лестнице в носках.
— Иногда, — она посмотрела ему в глаза, — мне хочется, чтобы Стем и Нора не были такими… добродетельными. Это, знаешь ли, утомляет.
— Да неужели, — хмыкнул Денни.
Ред сказал сыновьям, что слыхал, будто мужчина после смерти жены должен спать на ее стороне кровати. Тогда меньше вероятность, что он ночью потянется к ней по ошибке.
— Я провел эксперимент, — признался он.
— И что, помогает? — поинтересовался Денни.
— Пока что-то не очень. Я как будто даже во сне помню, что ее больше нет.
Денни передал Стему отвертку. Они снимали с окон сетки, чтобы поставить зимние ставни, а Ред следил за их работой. Без особой необходимости, ведь мальчики проделывали это далеко не в первый раз. Ред сидел на заднем крыльце в огромном шерстяном кардигане — творении Эбби в дни ее увлечения вязанием.
— Вчера она мне приснилась, — проговорил Ред. — На плечах такая шаль с кистями и волосы длинные, как в молодости. Она мне: «Ред, я хочу изучить тебя шаг за шагом и танцевать до утра».
Он замолчал. Достал из кармана носовой платок, высморкался. Денни и Стем стояли, держа сетку, и беспомощно смотрели друг на друга.
— Потом я проснулся, — продолжил Ред минуту спустя, сунув платок в карман, — и подумал: «Наверное, это значит, что мне не хватает ее внимания, к которому я очень привык». И опять проснулся, уже по-настоящему. С вами такое бывало? Снилось, что вы просыпаетесь, а потом оказывается, что вы еще спите? Я проснулся по-настоящему и подумал: «Вот черт, видно, я еще не скоро с этим справлюсь». Похоже, я не смирился, понимаете?
— Ой, господи, — вздохнул Стем. — Да, тяжко тебе.
— Может, снотворное? — предложил Денни.
— Это еще зачем? — спросил Ред.
— Ну… вдруг.
— По-твоему, все проблемы в жизни решаются приемом таблетки.
— Давай прислоним это к дереву, — сказал Стем Денни.
Денни, крепко сжав губы, кивнул и вместе с сеткой развернулся к тополю.
В тот вечер Ри Бэском принесла рассыпчатый яблочный пирог и осталась, чтобы тоже съесть кусочек.
— Тут ром, поэтому я подождала, пока мальчики лягут спать, — объяснила она.
На самом деле мальчики еще не легли, хотя было уже почти девять. «Они ложатся когда хотят», — часто удивленно говорила своим дочерям Эбби, а сейчас они организовали в гостиной импровизированный гоночный трек, поэтому взрослые — Ри, Стем, Нора, Ред и Денни — переместились в столовую. Ри разложила пирог по тарелкам, которыми Эбби пользовалась ежедневно, и раздала всем. По ее собственным словам, Ри знала дом Эбби не хуже своего. «Тебе и пальцем шевелить не придется», — заверила она Нору, хотя та уже поставила вариться кофе без кофеина и достала сливки, сахар, кружки, столовые приборы и салфетки.
Ри села за стол:
— Ну-с, приступим. Говорят, сладкое помогает в трудные времена. И это чистая правда.
— Да, спасибо тебе за все, Ри, — сказал Ред.
— Мне сегодня и самой сладкое не помешает. Не знаю, слышали вы или нет, но ко всему прочему умер Джиттер.
— Ой, как жалко! — посетовала Нора.
Джиттеру, полосатому коту Ри, скоро исполнилось бы двадцать лет. Все соседи его знали.
— О господи! — воскликнул Ред и выронил вилку. — Как такое могло случиться?
— Ну, как? Вышла я сегодня утром на заднее крыльцо, а он на коврике лежит, бедняжка. Надеюсь, он не прождал там всю ночь.
— Боже мой, это просто ужасно! Но я уверен, что обстоятельства смерти расследуют! — Ред смотрел потрясенно. — Такие вещи без причин не происходят.
— Происходят, если ты старый, Ред.
— Старый! Да он же еще в детский сад не ходил.
— Что? — удивилась Ри.
Все уставились на Ре да.
— Я ведь помню, как он родился! Года два-три назад!
— О чем ты? — опешила Ри.
— Ну, я… Разве ты не сказала, что умер Питер, твой внук?
— Я сказала «Джиттер», — Ри повысила голос, — Джиттер, мой кот, господи боже милосердный.
Ред смутился:
— Извиняюсь, недослышал.
— А я-то удивляюсь, откуда у тебя вдруг такая любовь к кошкам.
— Ха! А я — как ты можешь быть такой равнодушной к смерти внука. — Ред сконфуженно хихикнул и опять взял вилку, а затем посмотрел через стол на Нору.
Та зажимала рот салфеткой и как-то сдавленно попискивала, плечи ее тряслись. Казалось, она подавилась, по лицу текли слезы, но было ясно, что плачет она от смеха.
Стем недоуменно проговорил:
— Милая?
Остальные воззрились на Нору в изумлении. Никто еще ни разу не видел, чтобы на нее нападал такой хохот.
— Простите, — пролепетала она с трудом и тотчас снова прижала ко рту салфетку. — Простите…
— Рад, что сумел развеселить, — процедил Ред.
— Простите меня, папа Уитшенк. — Она положила салфетку и села прямее. Лицо ее раскраснелось, щеки были мокрые. — Думаю, это из-за стресса, — объяснила она.
— Конечно, из-за стресса, — подтвердила Ри. — Сколько тебе в последнее время пришлось пережить! Мне следовало думать, прежде чем вываливать на вас свои глупые новости.
— Нет, право, я…
— Странно, никогда раньше не замечала, что эти имена рифмуются, — задумчиво произнесла Ри. — Питер — Джиттер.
Ред сказал ей:
— Хорошо, что ты пришла, Ри, и пирог просто великолепный, честно. — Он, кажется, не осознавал, что еще не съел ни кусочка.
— Он из яблок «Гренни Смит», — ответила Ри. — Все другие сорта в кашу превращаются.
— А эти совершенно не превратились.
— Да, они отличные, — похвалил Денни, а Стем поддержал его каким-то невнятным бормотанием. Он все еще смотрел на жену, хотя она, похоже, взяла себя в руки.
— Так! — бодро воскликнула Ри. — Повеселились — и будет. Теперь давайте поговорим о вас. Каковы ваши планы? Стем? Денни? Останетесь ли вы с папой и дальше?
Возникла неловкость — все за столом явно напряглись, но Ред ответил:
— Нет, они уедут, а я переберусь в квартиру.
— В квартиру! — изумилась Ри.
Остальные замерли.
— Ну, у детей, в конце концов, своя жизнь, — пояснил Ред. — А мне тут одному болтаться нет смысла. Я думаю снять однокомнатную квартирку, простенькую, чтобы никакого ухода. С лифтом, наверное, я же скоро совсем одряхлею.
Он хмыкнул, словно чтобы показать, до чего это маловероятно.
— Ох, Ред, ты авантюрист! Но я даже знаю подходящее место. Помнишь Сисси Бейли? Она переехала в многоквартирное здание в Чарльз-виллидж, и ей там очень нравится. Ты же помнишь, у нее был большой дом на улице Сент-Джонс, а теперь она прямо не нарадуется, что не нужно думать о стрижке газона, уборке снега и установке зимних ставень.
— Мальчики, кстати, сегодня днем их поставили, — сказал Ред. — Знаешь, сколько раз за жизнь я это проделывал? Ставишь осенью, снимаешь весной. Ставишь, снимаешь. Ставишь, снимаешь. Так и хочется спросить: «Это что, никогда не кончится?»
— Очень, очень разумно наконец-то с этим развязаться, — согласилась Ри и радостно посмотрела на присутствующих. — Правда же?
Секунду поколебавшись, Денни, Стем и Нора кивнули; лица их решительно ничего не выражали.
Аманда заявила, что все это напоминает перетягивание каната, когда одна из команд бросает его без предупреждения.
— Ощущение, что тебя облапошили!
Джинни ответила ей:
— Конечно, хочется уже вычеркнуть этот пункт из списка наших забот, но только хорошо ли он все обдумал? Переехать в крошечную квартирку без лепнины на потолках?
— Он какой-то чересчур податливый. Слишком уж все просто. Понять бы, что за этим кроется.
— Да, действительно, странно, что он так торопится.
Они разговаривали по мобильному телефону: Джинни сквозь грохот электрических дрелей и пистолетов для забивания гвоздей, а Аманда в тиши своего офиса. Возмутительно, но о решении Реда им сообщили не сразу. Они узнали лишь на следующее утро — Стем обмолвился на работе, решая с Джинни какое-то дело.
— Но ты сказал ему, что надо еще все обсудить. — В голосе Джинни не было вопроса.
— Зачем мне такое говорить?
— И все-таки?
— Он взрослый человек, — ответил Стем, — и намерен сделать именно то, на что ты и надеялась. Но, что бы он ни решил, мы с Норой в любом случае уедем.
— Правда?
— Мы только ждем, пока ее церковь найдет новый дом для наших жильцов.
— Но ты ничего не говорил! Даже с нами не посоветовался!
— С чего мне с вами советоваться? Я тоже человек взрослый. — Он свернул чертежи и вышел.
— Стема прямо как подменили, — посетовала Джинни теперь, разговаривая с сестрой по телефону. — Он стал настоящий брюзга. Раньше никогда себя так не вел.
— Это, наверное, из-за Денни, — предположила Аманда.
— Денни?
— Небось опять ляпнул что-нибудь обидное. Ты же знаешь, Денни так и не смирился, что Стем переехал обратно домой.
— Что такого он мог ляпнуть?
— Вопрос в том, что он мог ляпнуть новое, чего Стем еще не слышал. Видать, что-то убойное.
— Не верю, — отрезала Джинни. — Денни в последнее время вел себя идеально.
Но, едва отключившись, она набрала номер брата. Даже сейчас, когда Денни снова жил на Боутон-роуд, она все равно звонила ему на сотовый.
Уже минуло десять, а он еще толком не проснулся. Буркнул невнятно:
— Что?
— Стем говорит, что папа собирается переехать в квартиру, — с места в карьер начала Джинни.
— Да, похоже на то.
— Но с чего вдруг?
— Ты меня спрашиваешь?
— А Стем и Нора ждут только, когда их жильцам найдут новое место, чтобы тоже переехать.
Денни громко зевнул и ответил:
— Ну, логично.
— Ты ему что-то сказал?
— Кому, Стему?
— Ты его обидел и он захотел уехать?
— Джинни, папа переезжает, зачем Стему оставаться?
— Но он говорит, что уедет в любом случае, и вообще в последнее время ведет себя странно. Стал ворчливый и раздражительный.
— Да? — равнодушно произнес Денни.
— Говорю тебе, его что-то гложет. И он, кажется, даже не пытался отговорить папу от идеи с квартирой.
— Нет. Но и никто из нас не пытался.
— То есть, по-твоему, все это нормально? Что папа бросает дом, который построил его отец?
— Да.
— А до тебя не доходит, что ты сам останешься без дома? Его ведь придется продать. Я как-то не представляю, что у тебя хватит денег платить налоги за восьмикомнатный дом на Боутон-роуд, у тебя даже работы нет.
— Угу, — легко, без обиды, отозвался Денни.
— И ты что, вернешься в Нью-Джерси?
— Скорее всего.
Джинни помолчала.
— Я тебя не понимаю, — вымолвила она наконец.
— Ну что поделаешь…
— Ты живешь то здесь, то там, скачешь по свету, как будто тебе вообще неважно, где приткнуться.
У тебя, похоже, нет друзей, нет нормальной профессии… Скажи, хоть кто-нибудь тебе дорог? Я не имею в виду Сьюзен, дети — это… наше продолжение. Но тебя что, не волнует, сколько нервов ты попортил маме с папой? Мы тебя не волнуем? Я? Ты сказал Стему что-нибудь обидное, из-за чего он теперь на всех злится?
— Ни словом я вашего Стема не обидел.
И Денни дал отбой.
— Чувствую себя ужасно, — пожаловалась Джинни сестре.
Она опять позвонила Аманде, правда, на сей раз та ответила раздраженно и явно в спешке.
— Что еще? — бросила она, сама не понимая, что говорит тоном Денни.
— Я все ему высказала. Что он обидел Стема, что постоянно огорчал маму с папой, что не работает и что у него нет друзей.
— Ну? Это разве неправда?
— А еще я спросила, волнуем мы его вообще или нет. Точнее, не мы, а я.
— Вполне разумный вопрос, — заметила Аманда.
— Нет, не надо было.
— Брось, Джинни. Забудь. Он заслужил.
— А как же тот раз, когда он бросил работу и опоздал с выплатой за квартиру только ради того, чтобы приехать мне помогать, потому что я боялась не выдержать и раскроить голову своему ребенку?
Повисло молчание.
— Я не знала, — произнесла в конце концов Аманда.
— Ты не помнишь, что Денни приезжал и жил у меня?
— Я не знала, что ты боялась раскроить Александру голову.
— A-а. Да это неважно, забудь.
— Могла бы попросить меня. Или маму. Она как-никак соцработник.
— Аманда, забудь, пожалуйста.
Еще пауза. Потом Аманда сказала:
— Так или иначе, все остальное, что ты наговорила Денни, справедливо. Это он заслужил. Он и правда плохо обходится со Стемом. И действительно сильно огорчал маму с папой, он превратил их жизнь в ад. И да, он безработный, а если у него есть друзья, то мы с ними не знакомы. И я отнюдь не уверена, что он хоть капельку кого-то из нас любит. Ты сама говорила, что, когда он позвонил в тот вечер, перед тем как приехать домой, у него был несчастный голос. Может, он просто искал предлог, чтобы вернуться.
— Я все равно чувствую себя ужасно.
— Слушай, мне очень неловко, но я опаздываю на встречу.
— Ну иди тогда. — Джинни резко ткнула пальцем в кнопку отбоя.
Денни и Нора занимались уборкой на кухне после ужина. Точнее, убирала Нора, поскольку Денни готовил. Но он не уходил, болтался бесцельно, хватал то одну вещь, то другую, переворачивал, смотрел на донышко, ставил на место.
Нора рассказывала о том, как днем возила Реда смотреть квартиру Сисси Бейли. Он заявил, что стены там — пальцем можно проткнуть. Поэтому в субботу одна знакомая, она риелтор…
Денни спросил:
— Стем на меня из-за чего-то злится?
— Прости, что?
— Джинни говорит, что он все время в плохом настроении.
— А почему ты не спросишь его самого? — Нора втиснула в посудомоечную машину последнюю сковородку.
— Я подумал, может, ты знаешь.
— Неужели так трудно поговорить с ним? Неужели он тебе настолько противен?
— С чего ты взяла, что он мне противен? Блин, вот еще новости!
Нора закрыла посудомоечную машину, обернулась и посмотрела на него. Денни сказал:
— Что, не веришь? У нас с ним прекрасные отношения! И всегда были. То есть он, конечно, весь из себя паинька, весь такой: «Посмотрите, до чего же я лучше всех остальных». И разговаривает всегда ну до того терпеливо, что вот почему-то даже кажется, будто свысока, и, как гласит легенда, он стойко принимает удары судьбы, хотя давай посмотрим правде в глаза: когда это жизнь наносила Стему удары? Но у меня к нему никаких претензий нет.
Нора загадочно улыбнулась.
— Ладно, — смирился Денни. — Спрошу у него.
— Спасибо, что приготовил ужин, — ровно произнесла Нора. — Получилось очень вкусно.
Он, выходя из кухни, поднял руку и тут же уронил ее.
В гостиной Ред в одиночестве смотрел вечерние новости.
— Где Стем? — поинтересовался Денни.
— Наверху с детьми. По-моему, они что-то разбили.
Денни вышел в коридор и поднялся по лестнице. В детской наперебой галдели мальчики. Извиваясь, они ползали по своей «гоночной трассе», а Стем сидел на нижней койке и рассматривал ящик комода, разломанный надвое.
— Что это тут у нас? — спросил Денни.
— Да вот ребята перепутали комод с горой.
— Это был Эверест, — объяснил Пити.
— Ясно, — сказал Денни.
— Можешь передать клей, вон там, на комоде? — попросил Стем.
— Ты и правда собираешься это склеить?
Стем ответил скептическим взглядом.
Денни передал ему бутылочку столярного клея, затем прислонился к дверному косяку и скрестил руки на груди.
— Стало быть, уезжаешь?
— Ага, — отозвался Стем.
Он нанес клей на боковину ящика.
— Я так понимаю, ты уже все решил.
Стем поднял голову и гневно посмотрел на Денни:
— Только не вздумай говорить мне, что я ему что-то должен.
— А?
Мальчики насторожились, но вскоре снова заползали по полу.
— Я свой долг выполнил, — сказал Стем. — Оставайся ты, если, по-твоему, кто-то должен.
— Разве я это говорил? Зачем кому-то оставаться? Папа переезжает.
— Ты прекрасно знаешь: он просто надеется, что мы его остановим.
— Ничего такого я не знаю, — возразил Денни. — Что с тобой вообще в последнее время?
Ведешь себя как болван. И не ври, что это из-за мамы.
— Твоей мамы, — подчеркнул Стем, поставив бутылочку с клеем на пол. — Не моей.
— Хорошо, хорошо, как скажешь.
— Моей матерью, к твоему сведению, была Би Джей Отри.
Денни лишь обронил:
— А.
Мальчики играли, ничего не замечая и громя все на своем пути.
— А Эбби знала, — продолжал Стем, — и молчала, мне не говорила. И даже папе ничего не сказала.
— Я все равно не понимаю, чего ты ходишь с козьей мордой.
— Я хожу, как ты выражаешься, «с козьей мордой», потому что… — Стем осекся: — Ты тоже знал!
— Хм.
— Ты ни капельки не удивился. Мне следовало догадаться! Ты же вечно всюду совал свой нос. Конечно! Ты давным-давно знаешь!
Денни пожал плечами:
— Мне безразлично, кто твоя мать.
— Обещай одно, — сказал Стем, — обещай, что не скажешь остальным.
— Зачем мне им говорить?
— Если скажешь, я тебя убью.
— Ой как страшно, — отозвался Денни.
Мальчики почуяли неладное. Они перестали играть и, открыв рот, воззрились на Стема. Томми позвал:
— Пап.
— Идите вниз, — велел Стем. — Все трое.
— Но, папа…
— Сию минуту!
Они встали и направились к двери, по дороге оглядываясь на отца, Сэмми — с пластмассовым тягачом в руках. Когда он проходил мимо Денни, тот ему подмигнул.
— Клянись! — приказал Стем.
— Хороню! Хорошо! — Денни всплеснул руками. — Слушай, Стем, ты в курсе, что клей быстро сохнет? Делай уже что-нибудь с этим ящиком.
— Клянись своей жизнью, что никогда не расскажешь ни единой живой душе.
— Клянусь своей жизнью, что никогда не расскажу ни единой живой душе, — серьезно повторил Денни. — Но я все-таки не понимаю, какая тебе разница?
— Есть разница, понял? Я не обязан тебе объяснять, — ответил Стем. — Я где-то читал, что даже только что родившиеся младенцы узнают голоса своих матерей, представляешь? Они слышат их, еще когда сидят в животе. И с момента рождения голоса матерей нравятся им больше любых других. И тогда я подумал: «Надо же, интересно, а чей голос мне нравился в младенчестве?» Ты пойми, до чего грустно: я всю жизнь мечтал услышать один-единственный голос, но не слышал его, не считая, конечно, совсем коротенького отрезка времени, и вот пожалуйста: оказывается, это был голос Би Джей Отри! Ее хриплый прокуренный голос и пошлые разговоры. А как разговаривает Эбби? Вернее, разговаривала? Нет, моей матерью должна была стать Эбби.
— Ну и?.. Она ею стала. Счастливый конец, все дела.
— Но ты помнишь, как мы смеялись над Би Джей за ее спиной? Как морщились, когда слышали ее смех, гримасничали, когда она начинала вещать. «Ой, ну вы меня знаете, я человек прямой. Что думаю, то и скажу, миндальничать не стану». Как будто этим стоило хвастаться! А все за столом потихоньку обменивались взглядами. И вот теперь я думаю: «Господи, я бы умер со стыда, если бы все узнали, что она моя мать!» Но мне стыдно и за то, что я ее стыжусь. Я начинаю думать, что наша семья не имела право задирать перед ней нос. Я вообще уже не знаю, что я думаю! Иногда я как будто бы оплакиваю упущенное: моя настоящая мать сидела прямо передо мной за нашим обеденным столом, а я и не подозревал, и тогда я страшно злюсь на Эбби, что она мне ничего не сказала, злюсь за этот их идиотский договор. Она, видите ли, запретила моей собственной матери говорить мне, что я ее сын! При том что если бы Би Джей захотела меня вернуть, то Эбби радостно согласилась бы. «Вот, получите-распишитесь, бог дал, бог взял». А папа, ты можешь поверить, заявляет, что отдал бы меня с самого начала.
— Ты говорил об этом с папой?
— Вот и вообрази, — Стем как будто не слышал Денни, — Би Джей, оказывается, никогда не хотела меня вернуть. Смотрела на меня через стол — и не хотела! Да и вообще, сколько раз в жизни она меня видела? Она могла бы со мной встречаться в любое время, столько, сколько бы захотела, а заходила раза два-три в год.
— И что? Она тебе даже не нравилась. Сам только что говорил, что терпеть не мог ее голос.
— И тем не менее она моя мать. Единственная женщина, для которой ты — лучший в мире. Разве этого не заслуживает каждый ребенок?
— У тебя это было, у тебя была Эбби.
— Что же, извини, но этого не достаточно. Эбби — твоя мама, а я нуждался в своей.
— По-твоему, для Эбби ты не был лучшим в мире?
Стем молчал, глядя на ящик у себя в руках.
— Слушай, брось ты эти глупости, — сказал Денни. — Ей даже твоя шея казалась необыкновенной. А если бы нет, ты жил бы совершенно другой жизнью, поверь мне. Тебя бы таскали неизвестно где, у тебя не было бы ни дома, ни родных, и жил бы ты у каких-нибудь опекунов. И небось стал неудачником, знаешь, из тех, кто не может удержаться ни на одной работе и ни с одной женой, даже друзей сохранить. Везде чувствовал бы себя не в своей тарелке, везде не на месте.
Он замолчал. Что-то в его голосе заставило Стема посмотреть на него, но тут Денни выпалил:
— Ха! Ты же понимаешь, что это доказывает.
— Что?
— Ты просто следуешь семейной традиции, вот и все. Традиции «У меня все должно быть как у всех» — до тех пор, пока это не получил. Как Джуниор с домом своей мечты, как Меррик с мужем своей мечты. Точно! Это рискует стать третьей семейной легендой. «В тридевятом царстве, в тридевятом государстве, — речитативом завел Денни, — один человек целых тридцать лет мечтал услышать голос своей настоящей матери, но когда наконец услышал его, то понял, что этот голос и вполовину не так хорош, как голос матери фальшивой».
Стем еле заметно, грустно улыбнулся.
— Черт тебя побери, ты гораздо больше Уитшенк, чем я, — заключил Денни. А потом добавил: — Все, твой клей окончательно засох, разве я не предупреждал? Теперь придется все соскребать и начинать заново.
И он, чуть оттолкнувшись от дверного косяка, выпрямился и начал спускаться по лестнице.
Свой риелтор завелся у семьи довольно давно, в дни, когда еще бодрую Бренду выводили побегать в парк Роберта Эдварда Ли. Хелен Уайли выгуливала там своего ирландского сеттера, и они с Эбби разговорились. Поэтому, когда в субботу утром Хелен пришла — энергичная, деловитая, в вельветовых штанах и теплой, мужского покроя куртке, — ей не понадобилось много объяснять.
— Все понятно, — с ходу объявила она Реду. — Вам нужно что-нибудь основательное. Довоенной постройки, естественно. Не знаю, как вам только в голову пришло думать о квартире в новом здании! Вам требуется жилье, которое не стыдно показать друзьям-по дрядчикам.
— Да, точно, — согласился Ред, хотя никаких друзей-подрядчиков, во всяком случае тех, что могли бы прийти в гости, у него не было.
— Ну, тогда отправляемся? — сказала Хелен Аманде, ведь именно Аманда обратилась к ней и собиралась ехать с ними; сам Ред признал, что помощь ему не повредит.
Первая квартира располагалась неподалеку от Юниверсити-парквэй — старая, но ухоженная, со сверкающим паркетом из твердой древесины. Кухню, по словам хозяина, переоборудовали в 2010 году.
— А кто делал? — спросил Ред. И скривился, услышав фамилию.
Вторая квартира находилась на четвертом этаже без лифта. Ред лишь чуточку запыхался, взобравшись наверх, но не стал спорить, когда Аманда заметила, что как постоянный вариант это не годится.
Третье место, не старое и с лифтом, было очень захламлено — не поймешь, что это такое на самом деле.
— Скажу честно, последний жилец умер, — признался управляющий.